Труд как сфера социальной дифференциации современного общества. Актуальная динамика труда. «Неотчужденный труд»

Введение

Социальная сфера занимает одно из центральных мест в системной организации общества и отличается исключительной сложностью и многообразием различных видов составляющих ее социальных общностей и отношений между ними. Центральным элементом данной сферы является понятие социальной дифференциации, отражающее деление общества на определенные социальные группы.

Социальная дифференциация - деление социального целого или его части на взаимосвязанные элементы, появляющиеся в результате эволюции, перехода от простого к сложному. Дифференциация, прежде всего, включает в себя разделение труда, появление различных профессий, статусов, ролей, групп и т.д.

Сущность разделения труда заключается в профессиональной интеграции. Индивиды начинают контактировать, обмениваться опытом и таким образом создают единое целое, в следствии все увеличивающейся специализации труда.

Понятие труда и его сущность. Труд как социальный феномен

Труд - это целесообразная деятельность людей, направленная на создание материальных и культурных ценностей.Труд есть основа и непременное условие жизнедеятельности людей. Воздействуя на окружающую природную среду, изменяя и приспосабливая ее к своим потребностям, люди не только обеспечивают свое существование, но и создают условия для развития и прогресса общества.

Процесс труда - явление сложное и многоаспектное. Основными формами его проявления выступают затраты человеческой энергии, взаимодействие работника со средствами производства (предметами и средствами труда) и производственное взаимодействие работников друг с другом как по горизонтали (отношение соучастия в едином трудовом процессе), так и по вертикали (отношение между руководителем и подчиненным). Роль труда в развитии человека и общества проявляется в том, что в процессе труда создаются не только материальные и духовные ценности, предназначенные для удовлетворения потребностей людей, но и развиваются сами работники, которые приобретают навыки, раскрывают свои способности, пополняют и обогащают знания. Творческий характер труда находит свое выражение в появлении новых идей, прогрессивных технологиях, более совершенных и высокопроизводительных орудиях труда, новых видах продукции, материалах, энергии, которые, в свою очередь, ведут к развитию потребностей.

Таким образом, в процессе трудовой деятельности не только производятся товары, оказываются услуги, создаются культурные ценности и т.д., но появляются новые потребности с требованиями их последующего удовлетворения. Социологический аспект исследования заключается в рассмотрении труда как системы общественных отношений, в определении его влияния на общество.

Человек не существует изолированно, отдельно от других людей, а значит и труд является социальным феноменом или, иначе говоря, имеет общественный характер. Трудовой процесс развертывается во взаимосвязи людей между собой: в рамках определенных социальных групп, общества в целом. Люди, в процессе труда, вступают в определенные социальные отношения, взаимодействуя друг с другом. Под социальными взаимодействиями в сфере труда понимают форму социальных связей, реализуемую в обмене деятельностью и взаимном действии. Объективной основой взаимодействия людей является общность или расхождение их интересов, близких или отдаленных целей, взглядов. Это определяет его важную особенность: труд подразумевает как производство товаров и услуг, так и определенные социальные отношения между его субъектами.

Социальные отношения - это отношения между членами социальных общностей и данными общностями по поводу их общественного положения, образа и уклада жизни, и, в конечном счете, по поводу условий формирования и развития личности, социальных общностей. Они проявляются в положении отдельных групп работников в трудовом процессе, коммуникационных связях между ними, т.е. во взаимном обмене информацией для воздействия на поведение и результаты деятельности других, а также для оценки своего собственного положения, что влияет на формирование интересов и поведение этих групп.

Эти отношения неразрывно связаны с трудовыми отношениями и обусловлены ими изначально. Работники любой трудовой организации непосредственно являются участниками трудовых отношений, однако каждый работник по-своему проявляет себя во взаимоотношениях друг с другом, с руководителем, в отношении к труду, к порядку распределения работ и тд.

Следовательно, на основе трудовых отношений складываются отношения социально-психологического свойства, характеризующиеся определенным эмоциональным настроем, характером общения людей и взаимоотношений в трудовой организации, атмосферой в ней.

Таким образом, социально-трудовые отношения позволяют определить социальную значимость, роль, место, общественное положение индивида и группы. Они являются связующим звеном между рабочим и мастером, руководителем и группой подчиненных, определенными группами работников и отдельными их членами. Ни одна группа работников, ни один член трудовой организации не могут существовать вне таких отношений, вне взаимных обязанностей относительно друг друга, вне взаимодействий.

В результате изучения данной главы студент должен:

знать

• теоретические и практические подходы к определению источников и механизмов обеспечения конкурентного преимущества организации;
• основы методологии управления персоналом;

уметь

Принимать участие в разработке корпоративных, конкурентных и функциональных стратегий развития организации в части управления персоналом;

владеть

Методами разработки и реализации стратегий управления персоналом.

Категориальные представления о труде и их современная интерпретация

Все существующие представления о труде можно поделить на бытовые и научные. В обыденном представлении труд человека является самым простым явлением в его жизнедеятельности. Поэтому на поверхностный взгляд кажется, что процесс труда легко поддается исследованию и изучению. Труд для человека может быть как суровым наказанием, так и радостью. Чем он будет являться – каторгой или счастьем – зависит от организатора трудовой деятельности.

В экономической теории труд является одной из базовых категорий. Родоначальники классической политэкономии (У. Петти, А. Смит, Д. Рикардо) понятие "труд" рассматривали как особый специфический товар. А. Смит, например, считал, что труд – это любая производственная деятельность человека.

Вплоть до начала XXI в. труд в основном рассматривался в категориях, ориентированных на взгляды политэкономов XIX в. Традиционно его определяли как целесообразную деятельность человека, направленную на сохранение, видоизменение, приспособление среды обитания для удовлетворения своих потребностей, на производство товаров и услуг.

В последующие периоды в подходах к труду акцентировалось внимание не на процессе взаимодействия человека с природой, а на определенных отношениях между его участниками. При этом подчеркивалось, что труд имеет двойственную природу, ибо представляет собой как средство "обмена веществ" между человеком и природой, так и средство общения между людьми в процессе производства.

Данное определение характерно для политэкономической науки, где предпочтение отдавалось проблематике физического труда. Считалось, что "...процесс труда включает в себя три момента:

• 1) целесообразную деятельность человека, или сам труд;
• 2) предмет труда;
• 3) орудия производства, которыми человек действует на этот предмет" . Из всех этих определений вытекает, что субъектом труда является человек.

Сторонниками неоклассической экономической теории понятие "труд" трактуется как фактор производства наряду с "землей" и "капиталом", который вливается в процесс производства через усилия отдельных индивидов и не является уникальным источником создания стоимости.

Ряд авторов определяют труд как "целесообразную деятельность по созданию материальных и духовных благ, необходимых для удовлетворения потребностей каждого индивидуума и общества в целом", т.е. подчеркивается его целесообразность и нацеленность на конечный результат, отличающая осмысленный труд человека от деятельности животных, напоминающей труд, но носящей инстинктивный характер (белка собирает орехи, медведь – мед, пчелы делают соты)" .

Абстрактный труд в материально-вещественном плане есть не что иное, как затраченная человеком энергия (умственная, физическая) в общественном плане – это отношение между людьми по поводу затраченной энергии на производство товаров в условиях товарного производства. В процессе производства и изготовления товара расходуется не рабочая сила, носителем которой является человек, а энергия человека (мозга, мускулов и пр.).

Благо – это все то, что заключает в себе определенный положительный смысл: предмет, явление, продукт труда, удовлетворяющий ту или иную человеческую потребность и отвечающий интересам, целям, устремлениям людей. Иногда блага рассматриваются как воплощенная полезность, под которой могут пониматься не только продукты труда, но и плоды природы.

Услуга – это целесообразная деятельность человека, результат которой имеет полезный эффект, удовлетворяющий какие-либо потребности человека. Их удовлетворение воспринимается людьми как потребление (приобретение) блага. Деятельность брокера или биржевого спекулянта, безусловно, является трудовой, хотя они не создают благ, а лишь перераспределяют их между людьми, оказывая им тем самым определенные услуги. Принцип созидания благ должен распространяться и на те виды деятельности, которые связаны с обеспечением и обслуживанием процессов смены собственности на те или иные товары.

Труд одновременно выступает и как процесс взаимодействия человека с природой, в результате которого создаются различные блага и происходит адаптация человека к внешней среде, и как определенные отношения между его участниками, в результате которых осуществляется воздействие как на внешнюю среду, так и на собственно человеческую природу.

При этом практически все современные исследователи признают, что труд как фактор производства является уникальным, требующим особого подхода к его изучению. Однако анализ специфики труда как фактора производства требует прежде всего рассмотрения особенностей труда во всем многообразном спектре человеческой деятельности.

В рыночной экономике к труду относится не только труд по найму, но и трудовая деятельность в рамках домашнего хозяйства. Под домашним производством в современной экономике труда понимается нерыночная трудовая деятельность, не приносящая домохозяйству денежных доходов: выращивание продуктов питания и их заготовка, приготовление пищи, ремонт своими силами дома, машины или бытовой техники, уборка квартиры, уход за детьми и т.п.

• 1) онтологическая категория, исходящая из того, что труд – это реализованная природа человека как личности и представителя вида, в отдельных случаях даже биологического царства. Каждый человек в своей жизни чего-то достиг, что-то создал (а может, разрушил). Современная наука пытается измерить эти достижения;
• 2) гносеологическая категория, вскрывающая отношения трудового самопознания к тому труду, который необходимо осуществлять (сам труд рассматривается в категориях смысла жизни человека). В этом контексте необходимо говорить о том, что́ отличает одного субъекта от другого. Выделяют два класса индивидных свойств:
  • – первичные индивидные свойства связаны с половозрастными и индивидуально-типическими (конституционные особенности, нейродинамические свойства мозга, особенности функциональной асимметрии больших полушарий);
  • – вторичные индивидные свойства – динамика психофизических функций и сфера органических потребностей. Таким образом, в XXI в. в науку о труде пришла человеческая индивидуальность;
• 3) социальная категория. Из всех наук, которые "растворили" в своем предмете представления о труде, социология в наибольшей степени разработала понятийный аппарат, позволяющий корректно подходить к изучению этого сложнейшего явления;
• 4) культурологическая категория, включающая в себя изучение высших достижений национальных культур и всей мировой культуры. Культурологическое рассмотрение труда связано с такими понятиями, как "культура и труд", "труд и его влияние на культурные запросы", "бытие и сознание";
• 5) этическая категория, выраженная через отношения "моральная оценка и самооценка личности собственной трудовой деятельности", "моральный выбор и самопроектирование технологий труда", "проблема соизмеримости ценностей и долга в трудовых процессах";
• 6) эстетическая категория, исходящая из отношений: "дизайн бытия – хаос потребностей", "прекрасное и безобразное", "возвышенное и низменное", "героическое и предательствующее";
• 7) бытовая категория, выражаемая посредством понятий "рабочее место", "организация жизненного пространства", "распределение трудовых ролей", "городской и деревенский труд";
• 8) геронтологическая категория, выражаемая через гамму понятий, связанных с трудом пожилых людей и уходом за пожилыми людьми;
• 9) кризисологическая категория. В этом случае изучаются враждебность, деструктивность окружающей среды. Деструктивная сторона жизни изучается различными науками, в частности кризисологией. Труд может облагораживать, но нередко бывает и наказанием. Особенно это проявляется в настоящий период, когда со стороны работодателей стала возникать целая гамма новых требований к работникам;
• 10) валеологическая категория. В этом случае подчеркивается значимость психического и физического здоровья человека как жизненной основы и фундамента трудовых процессов;
• 11) инженерная категория. В последнее время получили развитие науки, связанные с проектированием трудовых процессов;
• 12) инновационная категория. Трудясь, человек не только изменяет мир вокруг себя, но и изменяется сам. Баланс этих изменений вещь весьма хрупкая и до необычайности сложная;
• 13) экологическая категория. Труд был, есть и будет всегда экологически значимым феноменом. Именно через труд человек готовит в настоящее время глобальную экологическую катастрофу. И это делает труд другой новой категорией, которая является детищем возросших возможностей;
• 14) рискологическая категория. Хотя риск возникает от любого вида деятельности, только сейчас проявляется осознание необходимости более детального изучения и создания систем рискозащиты самого труда и одновременно от труда;
• 15) синергетическая категория. Синергетика труда только осознается современной наукой, хотя труд синергетичен в своей основе. Синергетичность труда строго коррелирует с его системностью;
• 16) эргономическая категория. Термин "эргономика" впервые предложен в 1921 г. В. Н. Мясищевым и В. М. Бехтеревым. В 1949 г. группа английских ученых во главе с К. Мареллом организовала Эргономическое общество, после чего и началось широкое распространение термина;
• 17) военная категория, представленная через понятия: "труженик-воин", "военное мастерство", "труженики тыла" и т.д.;
• 18) управленческая категория. В литературе конца XX в. обычно выделяют ряд этапов .

Первый этап связывают, как правило, с работами Ф.У. Тейлора – основателя "научного менеджмента". Он впервые поставил проблему управления человеком (работниками) как специфическую научную дисциплину, имеющую свой категориальный аппарат.

Главная задача системы Тейлора – это "обеспечение максимальной прибыли предпринимателя в соединении с максимальным благосостоянием для каждого рабочего".

Второй этап связывают с концепцией "человеческих отношений", которая рассматривает факторы удовлетворенности трудом, лидерства, сплоченности (Э. Мейо, Ф. Ротлисберг, А. Маслоу и др.). В дальнейшем все это получило развитие в концепциях "обогащения труда", "гуманистического вызова", где на первое место вышли психологические и экономические факторы труда, в доктрине "качества рабочей жизни", в концепциях "гуманизации труда" как попытке синтеза тейлоризма и "человеческих отношений". Особое место занимают также теории трудовой мотивации (А. Маслоу, Ф. Херцберг, Д. Макгрегор) и др.

В 1970-е гг. в США концентрируется внимание на представлениях о "качестве жизни" (термин введен еще в 1950-е гг. Д. Рисманом и Дж. Гелбрейтом), "обогащении труда" (термин ввел в 1960-х гг. Л. Дэвид), которые связаны с теориями постиндустриального общества.

Третий этап. На Западе, особенно в США, с 1990-х гг. интенсивно развивается новое направление, получившее название "обучающиеся организационные системы". Основополагающие идеи данного направления почерпнуты из кибернетики. Подход, рассматривающий организацию как обучающуюся, синергетически отвечающую на различные изменения систему, был частично провозглашен в книге П. Сенге "Пятая дисциплина. Искусство и практика самообучающейся организации" .

Основой подхода, развиваемого на данном этапе, является переход от понимания труда в традиционном представлении к интеллектуальному труду.

С экономической точки зрения труд – это процесс сознательной, целенаправленной, созидательной, легитимной деятельности людей по производству материальных и духовных благ, предназначенных для удовлетворения как личных, так и общественных потребностей. Его функции представлены на рис. 1.1 и 1.2.

В обширной литературе, посвященной различным аспектам труда, вопрос о совокупности функций труда не получил еще комплексного освещения. Политэкономы рассматривают

Рис. 1.1.

Рис. 1.2.

преимущественно первую и вторую функции (труд как способ удовлетворения потребностей и созидатель вещественного богатства). Философы и социологи в зависимости от проблематики своих исследований – одну из трех остальных функций (труд как средство формирования человека, или как сила, совершенствующая общество, или как основа прогресса свободы), при этом понятие "функция труда", как правило, не применяется. Как примеры немногих исключений можно указать работу Р. Геллнера, в которой рассматриваются две функции труда -– труд как средство к жизни и труд как творец и преобразователь человека

Введение

Глава 1. Семантико-аксиологическое измерение феномена труда . 10

1.1. Проблема идентификации видов деятельности. 10

1.2 Антропология и аксиология труда. 31

1.3. Проблема отчуждения. Феномен «отчужденного труда» 49

Глава 2. Некоторые аспекты социальной онтологии труда: логика и перспективы «разотчуждения». 71

2.1. Труд и рациональность 71

2.2. Пространство-время труда. 94

2.3. Актуальная динамика труда. «Неотчужденный труд» 111

Заключение. 127

Список литературы 1

Введение к работе

Актуальность данной темы обусловлена усилением интереса к проблематике в рамках феномена труда, что выражается в исследованиях философского, социологического, экономического и иных планов. Подобные, имеющие разные векторы исследования, обусловили существование богатого комплекса проблем, связанных с феноменом труда, будь то проблема новых форм труда, призванных преодолеть дегуманизацию и отчуждение в его рамках, в той или иной степени производные от нее проблема рациональной организации труда, проблема изменения его пространственных и временных характеристик, форм занятости и оплаты, включая т.н. «безусловное пособие», реактуализированная проблема «смерти труда» в классическом его понимании etc.

Можно говорить о существовании какого-то постоянно воспроизводящегося, но слабо фиксируемого напряжения в вопросе о том, какова природа феноменов отчужденного и неотчужденного (свободного) труда. Если в понимании первого достигается (или, во всяком случае, «доказательно» декларируется) какая-то ясность, то о втором чаще всего имеет место весьма аморфное говорение, сводящееся к использованию семантических заглушек вроде того, что такой труд необходимо должен быть творческим, раскрывающим личность трудящегося, утверждать его свободу etc. Неотчужденность, свобода, «человечность», «творческость» труда фактически становились синонимичными. В результате высказывания о феномене стали обретать все более выраженные черты аналитических высказываний. Неотчужденный труд оказывался трудом свободным, носящим «человеческий характер», и, автоматически, свободный труд - трудом неотчужденным. В каком-то смысле, замещения понимания аксиомами стало своего рода традицией дискурса применительно к рассматриваемой проблеме. Таким образом, предметное, натуральное исследование самого феномена «неотчужденного труда», предполагающее если не ликвидацию аксиом (что

вряд ля возможно из чисто гносеологических соображений), то их прояснение, является вполне оправданным.

Степень разработанности исследования. Если отвлечься от наиболее ранних рефлексий над феноменом труда (Гесиод, Аристотель etc.), целенаправленная разработка данной проблемы, во многом определившая черты имеющегося дискурса, началась и осуществлялась в эпоху Нового времени, плавно перетекая в Новейшее время. Речь идет, например, о трудах Д. Локка, А. Смита, Г. Гегеля, К. Маркса, М. Вебера, Э. Дюркгейма, Г. Зиммеля, Ф. Тейлора, Т. Веблена, В. Зомбарта 1 и др. Часть приведенных исследований по-прежнему актуальны в той или иной степени, часть приобрели статус классических (Маркс, Вебер, Дюркгейм, Зиммель, Зомбарт).

В XX-XXI в. востребованными и влиятельными, как в рамках самой проблемы, так и применительно к смежным и условно-периферийным ее аспектам, оказались труды Л. фон Мизеса, Ф. Юнгера, Г. Бравермана, А. Горца, М. Хардта и А. Негри, Х. Арендт, К. Касториадиса, Д. Белла, Р. Блаунера, Э. Тоффлера, Д. Грэбера 2 и др.

1 Локк Дж. Два трактата о правлении // Сочинения: В 3 т. – Т. 3. – М.: Мысль, 1988. С. 137–405.; Смит. А.
Исследование о природе и причинах богатства народов. - М.: Соцэкгиз, 1962. - 688 с.; Гегель Г. В. Ф.
Энциклопедия философских наук. Т. 3. Философия духа. - М.: Мысль, 1977. - 471 с.; Маркс К., Энгельс Ф.
Сочинения (2-е издание). Том 20 («Анти-Дюринг», "Диалектика природы"). - М.: Издательство политической
литературы, 1961. - 858 с.; Они же: Сочинения (2-е издание). Том 23 («Капитал», том первый). - М.:
Издательство политической литературы, 1960. - 920 с.; Они же: Сочинения (2-е издание). Том 42 (Январь 1844
- февраль 1848). - М.: Издательство политической литературы, 1974. - 570 с.; Они же: Сочинения (2-е
издание). Том 46, часть I (Экономические рукописи 1857 - 1859 (Первоначальный вариант «Капитала»). Часть
первая). - М.: Издательство политической литературы, 1968. - 585 с.; Вебер М. О некоторых категориях
понимающей социологии // Избранные произведения. - М.: Прогресс, 1990. - 808 с. - С. 495-546.; Он же:
Протестантская этика и дух капитализма // Избранные произведения. - М.: Прогресс, 1990. - 808 с.;
Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. - М.: Канон, 1996. - 432 с.; Зиммель Г. Философия труда //
Избранное. Т. 2. Созерцание жизни - М.: Юрист, 1996. С. 466-485.; Тэйлор Ф. Принципы научного
менеджмента [Электронный ресурс]. URL: (дата обращения:
12.03.2014); Веблен Т. Теория праздного класса. - М.: Прогресс, 1984. - 368 с.; Зомбарт В. Буржуа: Этюды по
истории духовного развития современного экономического человека. - М.: Наука, 1994. - 443 с.

2 Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: трактат по экономической теории. - Челябинск: Социум, 2005. -
878 с.; Юнгер Ф. Совершенство техники. Машина и собственность. - Спб.: Владимир Даль, 2002. - 564 с.;
Braverman H. Labor and Monopoly Capital: The Degradation of Work in the Twentieth Century. New York: Monthly
Review Press, 1998. 465 p.; Горц А. Нематериальное. Знание, стоимость и капитал. - М.: Изд. дом Гос. ун-та -
Высшей школы экономики, 2010. - 208 с.; Хардт М., Негри А. Империя. - М.: Праксис, 2004. - 440 с.;
Арендт Х. Vita activa или О деятельной жизни. - СПб.: Алетейя, 2000. - 437 с.; Касториадис К.
Рациональность капитализма [Электронный ресурс]. URL
(дата обращения
23.04.2015).; Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования. - М.
Academia, 2004. - 788 стр.; Blauner R. Alienation and Freedom: The Factory Worker and His Industry. Chicago
University of Chicago Press, 1964. 222 p.; Тоффлер Э. Третья волна. - М.: АСТ, 2009. - 800 с.; Graeber D. On the

Аспект отчуждения вообще, отчуждения труа и отчуждения в результате труда разрабатывался Д. Лукачем, Э. Фроммом, Г. Маркузе, М. Хоркхаймером и Т. Адорно, М. Хайдеггером, Г. Марселем, Ж.- П. Сартром, Ж. Бодрийяром, С. Жижеком, Р. Сеннетом, а также М. Сименом, В. Кауфманом, А. Хоннетом 3 и др.

Проблемы рациональности как таковой, труда и рациональности, трансформации последней в свой антипод etc. стали предметом исследований (помимо уже упомянутых Вебера, Парсонса и Касториадиса) З. Баумана, Л. Мамфорда, М. Сэндела, Э. Ф. Шумахера, А. Макинтайра, Г. Беккера, Дж. М. Бьюкенена и Г. Таллока, Д, Ролза, Дж. Ритцера, Ю. Эльстера 4 и др.

Комплекс проблем, связанных с пространственно-временными характеристиками труда, в т.ч. проблемы взаимосвязи труда и досуга, стал

Phenomenon of Bullshit Jobs [Электронный ресурс]. URL: (дата обращения: 14.12.2015).

3 Лукач Г. История и классовое сознание. М.: Логос-Альтера, 2003. - 416 с.; Фромм Э. Душа человека. М.:
ООО "Издательство АСТ-ЛТД", 1998. - 664 с.; Он же: Здоровое общество. М.: АСТ, Астрель, 2011. - 448 с.;
Он же: Иметь или быть. - М.: АСТ, АСТ Москва, 2007. - 320 с.; Маркузе Г. Одномерный человек. М.: АСТ,
2003. - 336 с.; Он же: Эрос и цивилизация. Киев: Государственная библиотека Украины для юношества, 1995.

314 с.; Он же: On the Philosophical Foundation of the Concept of Labor in Economics // Telos. 16 (Summer 1973). 1973. pp. 9-37; Хоркхаймер М., Адорно Т. Дилектика просвещения: философские фрагменты. М-Спб: Медиум, Ювента, 1997. - 312 с.; Адорно Т. Негативная диалектика. М.: Академический проект, 2011. - 538 с.; Хайдеггер М. Бытие и время. - М.: Академический Проект, 2013. - 460 с.; Марсель Г. Быть и иметь. - Новочеркасск: Сагуна, 1994. - 159 с.; Сартр Ж.-П. Бытие и ничто: Опыт феноменологической онтологии. - М.: Республика, 2000. - 639 с.; Он же: Детство хозяина // Тошнота: Роман; Стена: Новеллы. - Харьков: Фолио; М.: ООО "Издательство АСТ", 2000. - C. 321-398.; Бодрийяр Ж. Общество потребления. Его мифы и структуры. - М.: Республика, 2006. - 269 с.; Он же: Символический обмен и смерть. - М.: Добросвет, 2000.

387 с.; Он же: Симулякры и симуляция [Текст] - Тула, 2013. - 204 с.; Жижек С. Возвышенный объект идеологии. - М.: Художественный журнал, 1999. - 235 с.; Сеннет Р. Коррозия характера. - Новосибирск: Фонд социо-прогностических исследований "Тренды", 2014. - 296 с.; Seeman M. On the meaning of alienation // American Sociological Review. 24(6). 1959. pp. 783-791; Kaufmann W. The Inevitability of Alienation [Электронный ресурс]. URL: (дата обращения: 23.08.2015); Honneth A. Disrespect: The Normative Foundations of Critical Theory. Cambridge: Polity Press, 2007. 296 p.

4 Бауман З. Актуальность холокоста. - М.: Издательство "Европа", 2010. - 316 с.; Мамфорд Л. Миф машины.
Техника и развитие человечества. - М.: Логос, 2001. - 408 с.; Sandel M. Liberalism and the Limits of Justice (2
edition). Cambridge: Cambridge University Press, 1998. 231 p.; Шумахер Э. Малое прекрасно. Экономика, в
которой люди имеют значение. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2012. - 352 с.; MacIntyre A. After
Virtue: A Study in Moral Theory (3 edition). Notre Dame: University of Notre Dame Press, 2007. 312 p.; Becker G. A
Theory of Social Interactions // Journal of Political Economy. 1974. 82(6). pp. 1063-1093; Buchanan J. M., Tullock
G. The Calculus of Consent: Logical Foundations of Constitutional Democracy [Электронный ресурс]. URL:
(дата обращения: 11.05.2015); Ролз Дж.
Теория справедливости. - Новосибирск: НГУ, 1995. - 535 с.; Ритцер Д. Макдональдизация общества 5. - М.:
Издательская консалтинговая группа «Праксис», 2011. - 592 с.; Эльстер Ю. Объяснение социального
поведения: еще раз об основах социальных наук. - М.: Изд. дом Гос. ун-та - Высшей школы экономики,
2011. - 472 с.

точкой приложения сил в работах С. Паркера, Ж. Дюмазедье, Т. Роззака, А. Корсани, П. Ароры 5 и др.

Среди отечественных исследований, прямо и косвенно затрагивающих феномен труда в его различных проявлениях (в т.ч. в рамках проблемы отчуждения и его «снятия»), необходимо, прежде всего, отметить работы Ю. Н. Давыдова, Т. Ю. Сидориной, А. К. Секацкого и М. А. Маяцкого 6 .

«Эмпирически» феномен труда исследовался социологами А. Г. Здравомысловым и В. А. Ядовым, стремившимися получить точные данные о взаимосвязи трудовой мотивации и содержательной стороной деятельности 7 . В аксиологическом аспекте феномен изучался, например, немецкими социологами Э. Ноэль-Нойман, Б. Штрумпелем 8 и др.

Объект исследования – феномен труда.

Предмет исследования – труд в его неотчужденном модусе.

Цель работы – посредством определения и анализа ключевых измерений онтологии труда описать сущностные характеристики феномена и произвести семантическую сборку понятия «неотчужденный труд».

Реализация поставленной цели предполагает решение следующих задач :

1. дать структурное описание маркерных («идеальных») видов деятельности среди тех деятельностей, которые обычно идентифицируются как рабочие или трудовые (в расширительном значении), а также выявить моменты сходства и различия между ними;

5 Parker S. R. Leisure and Work. London: Allen and Unwin, 1983. 157 p.; Dumazedier J. Toward a Society of Leisure.
New York: Free Press, 1967. 307 p.; Roszak T. Person/Planet: the Creative Disintegration of Industrial Society.
Lincoln: iUniverse, 2003. 380 p.; Корсани А. Трансформация труда и его темпоральностей. Хроническая
дезориентация и колонизация рабочего времени // Логос, 2015, Т. 25, №3 (105). С. 51-71; Арора П. Фабрика
досуга: производство в цифровой век // Логос, 2015, Т. 25, №3 (105). С. 88-119.

6 Давыдов Ю.Н. Труд и искусство: избранные сочинения. - М.: Астрель, 2008. - 670 с.; Сидорина Т. Ю.
Цивилизация труда: заметки социального теоретика. - Спб.: Алетейя, 2015. - 400 с.; Секацкий А. Миссия
пролетариата: Очерки. - СПб.: Лимбус Пресс, 2016. - 496 с.; Маяцкий М. Курорт Европа: эссе. - М.: Ад
Маргинем Пресс, 2009. - 35 c.; Он же: Маяцкий М. Освобождение от труда, безусловное пособие и глупая
воля // Логос, 2015, Т. 25, №3 (105). С. 72-87.

7 Здравомыслов А.Г., Ядов В.А. Человек и его работа в СССР и после. - М.: Аспект Пресс, 2003. - 485 с.; См.:
Фирсов Б. М. История советской социологии: 1950-1980-е годы. Очерки. - СПб: Издательство Европейского
университета в Санкт-Петербурге, 2012. С. 225-234.

8 Noelle-Neumann E., Strumpel B. Macht Arbeit krank? Macht Arbeit glucklich? Eine aktuelle Kontroverse. Munich:
Piper Verlag, 1984. 296 s.

дать описание и проанализировать характер изменений в восприятии феномена труда в антропологической и аксиологической плоскостях в период от античности до конца XIX- нач. XX вв.;

провести анализ наиболее популярных концепций отчуждения и установить исходное допущение, служащее фундаментом для теоретического конструирований в рамках данной проблемы;

посредством интерпретации проблемы труда и рациональности в логике и терминах теории игр и теории деятельности, подтвердить/опровергнуть предположение о зависимости оценки действий в качестве рациональных или иррациональных от телеологически ангажированной семантико-аксиологической сети, в рамках которой они осуществляются;

проанализировать характер взаимосвязи рабочего и свободного времени применительно к отличающимся друг от друга видам трудовой деятельности;

проанализировать современное состояние феномена труда в его социальной онтологии, а также осуществить семантическую сборку понятия "неотчужденный труд" на базисе деятельностной интерпретации.

Методологические и теоретические основы исследования.

Диссертация выполнена с необходимым вниманием к базовому для социальной науки (социальной, политической философии, социологии etc.) принципу историзма, гарантирующему, через требование к учету исторического контекста рассматриваемого феномена, приемлемую степень адекватности результатов исследования реальному положению дел (бывшему или имеющемуся в данный момент). Кроме этого, были задействованы наиболее часто используемые как в социальной философии, так и в других науках аксиоматический, структурно-функциональный и гипотетико-дедуктивный методы, а также общелогические методы и приемы исследования (анализ, синтез, абстрагирование, обобщение, идеализация etc.).

Фундаментом для теоретических построений, осуществляемых в данной исследовании, послужили ключевые положения, логика и терминологический аппарат теории деятельности, а также элементы теории игр. Источниковая база исследования, за исключением некоторых трудов в рамках двух названных теорий, по большей части коррелирует с позициями, приведенными в разделе о степени разработанности проблемы.

Антропология и аксиология труда

Человеческая деятельность в области материального и нематериального производства представляет собой, безусловно, комплексное явление. Тем не менее, данное явление вполне открыто для прямого анализа, поскольку крайне трудно было бы избежать хотя бы косвенного взаимодействия с результирующими его продуктами, оказаться в роли безучастного наблюдателя, лишенного какой-нибудь социальной активности. Проще говоря, материал, подвергаемый исследованию, чуть ли не изначально имеется «на руках», т.к. тот, кто исследует человеческую деятельность в этом ее ключе, обязательно в той или иной степени сам находится в процессе ее осуществления. Однако именно эта «непосредственность» подчас делает затрудненным адекватное восприятие феномена. Как известно, то, что дано «по умолчанию» и вроде бы понятно всем, находится в интеллектуальном фокусе далеко не на первом плане. Интуиции, связанные с ощущением сложности, неоднородности указанного феномена, зачастую имеют место и их появление закономерно и показательно. Продуктивными же одни могут стать, видимо, при переводе разговора в более предметное русло. Если существует больше одного вида деятельности (а это, вероятно, так и есть), необходимо выяснить, что это за виды, чем они отличны друг от друга и в чем друг с другом схожи. Это и определяет их место и значение в социальной практике. Традиционно же с деятельностью, осуществляемой в указанном ключе, ассоциируются понятия «работа», «труд», «ремесло», «изготовление» etc.

Исходя в том числе из вышесказанного, содержание данного параграфа будет сводиться к тому, чтобы: 1. обозначить принципиально отличные друг от друга маркерные виды деятельности, которым можно атрибутировать любые конкретные деятельности, связанные с материальным и нематериальным производством; 2. определить и описать сходства и различия между названными видами деятельности в аспекте наглядных проявлений их имплицитного содержания; 3. дать структурное описание названных видов деятельности, и, тем самым, указать на их «внутренние» различия, являющиеся принципиальными; 4. обрисовать терминологическую проблему, связанную с семантическим аморфизмом понятий, отсылающих к различающимся между собой видам деятельности, а также возможные пути ее решения.

Со своей стороны, я убежден, что требование приступать к решению поставленных задач уже имея «на руках» готовые дефиниции как видов деятельностей, так и конкретных терминов, обозначающих их (будь то, в нашем случае, труд «вообще», отчужденный труд, работа etc.), выглядит несколько странно и противоречиво. Думаю, что относительно полные дефиниции должны являться скорее результатом исследования, нежели его исходной точкой. Во многом, именно для этого «языкового прояснения» и затевается само предприятие. Пока же следует ограничиться некими контекстуальными определениями, которые будут становится более четкими по мере разворачивания логики текста и пополнения базы аргументов. Это замечание мне кажется необходимым условием для конструктивного разговора о теме, что и делает возможным переход к ее сути.

Х. Арендт проводит четкую границу между трудом и созданием, при этом фактически отождествляя (если не концептуально, то «текстуально») понятия «труд» и «работа» . В свою очередь, традиционное деление труда (работы) на производительный и непроизводительный предстает, по ее мнению, очевидно неадекватным действительности на том основании, что непроизводительный труд в строгом смысле слова не может считаться непроизводительным. Недоразумение возникает потому, что такой труд производит нечто, отличное от вещественно-наглядного продукта производительного труда. Единственным продуктом в данном случае является свобода. А именно: производятся условия, позволяющие быть независимыми от данного вида работы некоторым представителям человеческого общества . Иными словами, непроизводительный труд на самом деле производит свободу, но не для тех, кто является его непосредственными исполнителями.

Однако принципиальным для того, чтобы констатировать высокую степень идентичности между обоими видами труда (работы), здесь следует считать вопрос о характере завершающего их процесса потребления. В случае с производительным трудом, потребление его продукта оказывается отложенным на некоторое время. Но при этом временной интервал, разделяющий акты производства и потребления, имеет выраженную тенденцию к сокращению. Ярким примером здесь может служить современная система массового производства, причем как условно высокотехнологичного, так и технически примитивного. Т.е. производительный труд имеет своим продуктом некий предмет, входящий в реальность, но так же быстро покидающий ее. В случае же с непроизводительным трудом, его продукт (та самая свобода) потребляется в известном смысле моментально, здесь и сейчас.

Можно заметить, что, учитывая указанную выше тенденцию сокращения временного интервала между производством и потреблением, различие между двумя рассматриваемыми видами труда оказывается не столь существенным. При этом моментальное потребление продукта непроизводительного труда, разумеется, не означает, что потребитель уже в первую секунду после свершившегося акта потребления начинает вновь испытывать нужду в данном продукте. Пользуясь для примера ситуацией взаимоотношений господина и раба (не так важно, о «каком конкретно» рабовладении идет речь), легко показать, что господин не перестает быть свободным, когда раб закончил порученное ему дело и отправился отдыхать, т.е. ничего в настоящее время не производит. Услуга, оказываемая рабом, потребляется в тот момент, когда он ее произвел, вызывая положительный для господина и, что главное, некоторое время длящийся эффект освобождения от конкретного дела. По окончанию времени действия эффекта или при появлении другого задания возникает необходимость в новой услуге. Раб получает распоряжение о новом деле, и цикл повторяется - он должен будет вновь вернуться к своим обязанностям. В отличие от оказываемой им самим услуги, которая потребляется господином, сам раб, как вещь, подлежит употреблению.

Это различие между потреблением и употреблением является ключевым при проведении границы между трудом (работой) и созданием. Потребление является атрибутом труда, употребление – атрибутом создания. Само различие заключается в неодинаковом решении потребителем и пользователем вопроса о том, как долго вещь должна пробыть в объективном мире. Неодинаковой оказывается, соответственно, и позиция производителей касаемо данного вопроса. Употреблять вещь или, что то же самое, пользоваться вещью желательно как можно дольше. Причиной такого отношение выступает, видимо, высокая значимость вещи, обусловленная затраченными изготовителем силами, сопутствующими процессу изготовления трудностями etc.

Проблема отчуждения. Феномен «отчужденного труда»

Однако основания считать целерациональность реальным феноменом могут оказаться весьма зыбкими, что было прямо или косвенно зафиксировано некоторыми исследователями. Например, в рамках коммунитаристской парадигмы, предельной формой рациональности может выступить лишь ценностно-ориентированная, поскольку в понимании сторонников коммунитаризма «цель», как наиболее значимая структурная единица, необходимо несет в себе печать социума, генетически зависит от него, т.е. не может быть не ангажированной. Соответственно, «пристрастной» оказывается и рациональность [См.: 121; 127].

Гораздо более «лояльна» классической веберовской схеме позиция Толкотта Парсонса. Однако принимая различие между обоими рассматриваемыми видами рациональности, Парсонс подчеркивает, что и тот, и другой имеют внеположный им регулятор в виде социокультурных норм, шаблонов etc. Все эти нормы создают нечто вроде смысловой сети, «общей культуры», согласно которой или, что точнее, в зависимости от которой интерпретируются модели поведения , т.е. признаются адекватными (= рациональными) или неадекватными (= нерациональными). Парсонс обращает здесь внимание на то, что уже содержалось в схеме Вебера, но могло казаться недостаточно артикулированным: фактор социокультурного влияния оказывается вовсе не чужд не только ценностно-ориентированному типу рациональности, а обоим рассматриваемым типам, и суть различия заключается или (1) во внутренней механике феноменов, если мы полагаем их реально существующими, или (2) в особенности конструкции самих идеальных моделей, не являющихся точным слепком избранного компонента социума, но представляющих собой инструменты для его анализа.

Независимо от того, используем ли мы трехчастную схему рациональности или любую другую, «цель» всегда оказывается наиболее слабым звеном. Этот элемент, призванный как придать смысл, так и демонстрировать осмысленность всего предприятия, т.е. оправдать его, сам поддается обоснованию далеко не в полной мере. «Цель», используемая как инструмент пресечения бесконечной рекурсии вопросов, подвержена этой рекурсии не в меньшей степени, чем средства и стратегии поведения. Обоснование конкретной «цели» становится по ряду причин весьма сложным делом: например, эта сложность возрастает в той степени, в какой можно счесть саму формулировку цели однозначной, а значит -имеющей малое количество возможных интерпретаций. Поэтому придание цели статуса чего-то само собой разумеющегося, данного «по умолчанию», является вполне объяснимым решением, производящим выгодное впечатление своей экономичностью и эффективностью.

Осуществленная таким образом реификация конкретной цели завершается ее онтологизацией. Иначе говоря: (1) возникает система социальных ориентиров, обусловленная содержанием цели, (2) при этом и цель, и сама система носят вполне «рукотворный», искусственных характер, (3) однако именно эта искусственность тем меньше поддается рефлексии, чем ближе цель к полной онтологизации.

Возвращаясь к оригинальной веберовской системе, следует рассмотреть еще один ее элемент. Речь идет о феномене формальной рациональности, выступающем как нечто противоположное рациональности субстанциональной (материальной) и активно отвоевывающем (и отвоевавшим) у нее жизненное пространство. В своей сути, формальная рациональность – это принцип калькулируемости, абсолютизированный и получивший статус ментального и поведенческого императива, т.е. понимаемый и применяемый универсально. Единственная задача – найти наиболее эффективный способ достижения заданной цели. Поиск и выбор индивидом оптимальных средств достижения цели, стратегии поведения etc. являются ограниченными и заданными извне, поскольку только таким образом, без вносящих искажения «личных» моментов etc., общество может гарантировать рациональность его поведения, т.е. дать индивиду максимум возможностей (или принудить?) всегда делать один и тот же оптимальный выбор .

Я думаю, здесь следует еще раз подчеркнуть одно обстоятельство. Необходимо понимать, что типы рациональности, о которых говорит Вебер, являются скорее аналитическими моделями, позволяющими истолковывать социальное бытие, а не реальными феноменами, поэтому часто встречающийся сопровождающий тезис о том, что эти типы не существуют в действительности в «чистом» виде бесспорен, но в известном смысле и некорректен. Никакой задачи «существовать» перед ними не ставится. Их задача – эвристически перспективно описать то, что есть, в том числе посредством конструирования новой модели. Какие компоненты будут использоваться для этой сборки – вновь изобретенные или имеющиеся, - вопрос возможностей и предпочтений того, кто будет ее осуществлять.

Если попытаться интерпретировать формальную рациональность в логике и терминах ценностно-ориентированной, возникает следующая картина. В качестве аксиоматической цели теперь выступает не что-то привычное вроде религиозной догмы, а сам принцип тотальной калькулируемости, распространяемый на любой класс объектов, однако и он, и производные от него ограничители не обязаны пребывать в социальном вакууме и вряд ли внезапно возникли из небытия. Скорее всего, они должны быть генетически сопряжены с иным феноменом, с гораздо более «посюсторонней» ценностью, доминирование которой исторически обусловлено. Как раз ее компоненты и подлежат онтологизации.

Пространство-время труда.

Посредством труда человек возвышается над остальным животным миром, посредством него же становится отчужденным, и вновь через него снимает это отчуждение (Гегель). Труд для человека одновременно является практикой миросозидания и самосозидания, разворачивания во вне и в себя самого его собственного же потенциала. Другими словами, труд - практика тотального преобразования действительности, в рамках которой, по Гегелю, происходит борьба за признание между рабом и господином. Ее результат будет обретение человеком нового, «синтетического» состояния абсолютной свободы.

Тем не менее, появляются и иные, не столь однозначно положительные рефлексии по поводу труда. «Отчужденный» труд, в отличие от «неотчужденного», вовсе не оказывает созидательного воздействия на человека (Маркс). Скорее наоборот - его воздействие деструктивно, поскольку лишает человека собственной «человечности», фактически низводя до состояния животного. Однако «отчужденный» труд в то же время оказывается единственным средством, которое на определенном этапе развития человеческого социума позволяет подготовить как материально-технологические условия для элиминации отчуждения, так и «нового» человека, чающего такой исход.

Устранение риска псевдопроблематизации феномена отчуждения возможно посредством его интерпретации с помощью логики и терминологического аппарата теории деятельности.

Сама проблема отчуждения является одной из самых «популярных» и разработанных проблем в социальной философии. Есть основания полагать, что весомая часть исследовательских решений, в той или иной степени актуальных и на текущий момент, была ориентирована на четырехаспектную теорию отчуждения К. Маркса. Наиболее ярким примером может служить философия франкфуртской школы в лице Э. Фромма, Г. Маркузе etc. Можно предположить, что теоретическая разработка указанной проблемы осуществлялась в том числе за счет перераспределения акцентов между теми или иными ее аспектами. Различная акцентуация также, как и степень «радикальности» авторов, во многом определяла облик «производных» концепций, и, таким образом, их нюансировку друг относительно друга. Я считаю возможным полагать, что тексты Маркса по проблеме отчуждения во многом стали хрестоматийными и для марксистки ориентированных исследователей, и для исследователей, далеких от подобного типа философствования. Если эти тексты и не влияли напрямую на все изыскания в рамках темы (что, разумеется, так и есть), то, во всяком случае, были «обязательными для ознакомления».

За небольшим количеством исключений, наиболее распространена негативная оценка отчуждения. При этом кажется, что и критики отчуждения, и исследователи, видящие в нем скорее естественный феномен или приписывающие ему позитивный потенциал, исходят из базового допущения о существовании некой истинной «человеческой» природы, которая или подавляется, «отчуждается» репрессивным социумом, или имеет «отчуждение» в качестве естественного (пусть даже негативного) эффекта собственного функционирования, или реализуется посредством оного. Однако проблема, по моему мнению, заключается в том, что аксиоматизация этого положения осуществляется без достаточных на то оснований. Иными словами, постулируемая в этом смысле «истинно-человеческая» природа может оказаться фикцией, используемой в качестве инструмента обеспечения стройности и целостности теории, при этом не решающего действительной проблемы и переводящего разговор в спекулятивное русло. Отсюда задача сохранения более предметного, «натурального» дискурса.

Ряд эмпирический исследований и их теоретическое осмысление (Блаунер, Брэверман, Херцберг, Здравомыслов и Ядов) позволяют сделать вывод, что корни отчуждения следует искать скорее в особенностях организации деятельности индивидов, в т.ч. в их «рабочей» деятельности. В данных исследованиях была зафиксирована зависимость между «творческими потенциями» или богатством содержания деятельности и характером мотивации индивидов, ею занятых. Характер связи может быть представлен таким образом: чем содержательно богаче деятельность, тем меньшее значение имеют внешние мотивы (заработная плата etc.) и тем большее значение закрепляется за внутренними мотивами (обусловленными самой деятельностью).

Интерпретация результатов в рамках теории деятельности позволяет сделать следующий вывод: если деятельность организована таким образом, что в ее рамках оказывается невозможной интериоризация внешнего мотива (сдвиг мотива на цель, т.е. превращение деятельности в цель саму по себе), она оказывается «отчужденной» и «отчуждающей». В обратном случае речь может идти, и, что самое важное, идти осмысленно и предметно, о деятельности «неотчужденной». Я склонен считать, что деятельность, в которой предполагается осуществление сдвига мотива на цель, и, тем более, та, в которой он стал реальностью, может быть каким-то образом связана с психической стимуляцией, предположительно возникающей у индивида от ощущения и участия в этой деятельность. Такая гипотеза, привязывающая разговор к «посюсторонним» основаниям, может быть отнесена в разряд допускающих проверку, что, по моему мнению, является доводом в ее пользу.

Оценка действий в качестве рациональных или иррациональных зависит от телеологически ангажированной семантико-аксиологической сети, в рамках которой они осуществляются.

Начиная, наверное, с Макса Вебера, феномен рациональности окончательно получает статус комплексного феномена в том смысле, что говорить в контексте социальной науки о некой рациональности «вообще» непродуктивно. Лучшим решение будет, по мнению Вебера, а также его сторонников и комментаторов, рассуждать о типах рациональности, значительно отличающихся друг от друга и структурно, и функционально и определяемых, в свою очередь, тремя из четырех типов действий: традиционным, ценностно-рациональным и целерациональным действиями. В рамках разговора о рациональности, наибольший интерес представляют последние два (учитывая, что традиционный тип включается с приведенную схему далеко не на полных правах), а точнее возникающие на их основе типы рациональности: ценностно-ориентированная рациональность и целерациональность соответственно.

Актуальная динамика труда. «Неотчужденный труд»

Хронотоп, сопутствующий деятельности, производной от второго, сохранившего «ремесленное наследие» маркерного типа, т.е. демонстрирующей сравнительно-высокий уровень богатства внутреннего содержания, обладает следующими характеристиками: a) читаемая, но, в то же время, «динамичная» граница между рабочим и свободным временем; b) «динамичная» граница между рабочим и свободным пространствами, обуславливающая возможность в той или иной степени полной трансформации одного в другое (например, дом-мастерская); c) наличие, наряду с внешним, внутреннего источника регламентации «временных» и «пространственных» требований в рамках рабочего процесса в лице самого работника.

Заметно отличающуюся пространственно-временную организацию предполагает деятельность, которую следует отнести к третьему маркерному типу. Сущностные характеристики ее хронотопа таковы: a) отсутствие фактической (не юридической) границы между рабочим и свободным временем -темпоральная гомогенизация; b) отсутствие границы, строго разделяющей пространство работы и пространство досуга - пространственная гомогенизация; c) приоритет внутреннего источника «временных» и «пространственных» требований в рамках уже почти единого деятельностного процесса со стороны самого участника.

Однако пойетически-ориентированное пространство-время само по себе не является достаточным условием для осуществления деятельности третьего вида. В его рамках вполне может реализовываться и отчужденная, имеющая исключительно внешний мотив деятельность, приводящее к вырождению «творчества» в имитацию «творчества», схожую со своим истинным аналогом лишь во внешнем облике (близкая по смыслу аналогия - карго-культ).

Тем не менее, некие, пусть и имеющие вероятностный характер, выводы о том, какой вид деятельности является преобладающим в жизни индивида (отчужденный, частично-отчужденный или неотчужденный труд, учитывая всю «ограниченность» данной схемы), можно сделать исходя из анализа пространственно-временных характеристик его труда и досуга. И наоборот – характер деятельности позволяет заключить о обрамляющем ее хронотопе (такое движение логики, по моему мнению, будет более корректным).

В условиях хронотопа конвейера (фиксированные рабочая позиция и время на выполнение операции, монотонный ритм etc.) вряд ли имеются основания говорить о творческом характере деятельности индивида. Если же речь идет, например, о пространстве-времени ремесленной мастерской современного типа, ситуация выглядит иначе хотя бы в виду ощутимо большей степени свободы занятого в ней индивида. Хронотоп офиса нового типа или современного научного центра будет являться еще более «свободным» и перспективным в плане творческого потенциала. Аналогичная логика действует касательно пространства-времени досуга. Иными словами, характер деятельности индивида, а точнее степень богатства ее содержания, дает возможность заключить о неких общих чертах того, что он выберет в качестве досуга. Справедливо и обратное – досуговое поведение может косвенно свидетельствовать о преобладающем виде деятельности, что доказывают результаты, полученные в ряде социологических исследований [См.: Parker, 37-39].

Деятельностная интерпретации указанного феномена является эвристически выгодной и обладает диагностическим потенциалом, а семантическая сборка понятия «неотчужденный труд», осуществленная на ее основе, отвечает требованиям логической состоятельности.

Суть предлагаемой интерпретации заключается в следующем. Уникальной чертой рассматриваемого фенмоена полагается т.н. сдвиг мотива на цель или, что то же самое, интериоризация мотива – превращение внешней мотивации во внутреннюю, - что становится возможным лишь при условии высокого уровня богатства внутреннего содержания деятельности. Исходя из этого, примитивные, десемантизированные и, следовательно, отчуждающие деятельности, в которых «рабочее поведение» индивида сводится к выполнению простейших операций, в подавляющем большинстве случаев «обречены» на внешнюю мотивацию. Таким образом, отчужденный труд – это всегда труд, имеющий внешнюю мотивацию. Когда же речь идет о неотчужденном труде, под ним следует понимать продуктивную деятельность, имеющую цель в самой себе: мотив и цель в данном случае совпадают.

Эвристическая выгодность данной интерпретации и осуществлённой на ее основе семантической сборки выражается в возможности сохранения натурального дискурса и привлечении минимума допущений, не имеющих прямой и ясно читаемой связи с используемым концептуальным аппаратом. Ключевые элементы интерпретационной схемы, а также выводы, сделанные на их основе, являются открытыми для теоретической и эмпирической проверок.

Диагностические возможности могут быть развернуты несколькими способами. Речь может идти о прямой и косвенной диагностике. К первой относятся: a) анализ специфики переходов на уровне действий и операций, определение вектора и прогнозируемой частоты этих переходов (и, в этом смысле, частоты появления новых задач), предполагающихся для избранной деятельности, что позволит адекватно оценить уровень богатства внутреннего содержания деятельности; b) определение истинного типа мотивации индивида через соотнесение поведенческих стратегий, используемых индивидом в процессе его актуальной деятельности, с декларируемым им мотивом (с помощью логики и элементов теории игр). Ко второй: a) анализ хронотопа деятельности индивида; b) анализ хронотопа его досуга.

Семантическая сборка понятия «неотчужденный труд» включает в себя следующие ключевые элементы: a) подлинная интериоризация мотива как генеральный смысл; b) высокий уровень богатства содержательной стороны деятельности, благодаря которому сдвиг мотива на цель становится возможным; c) «свободный» тип хронотопа, в рамках которого деятельность находит полноценную реализацию. Исходя из этого, дефиниция понятия может выглядеть следующим образом: неотчужденный труд (в его процессуальном аспекте) – это целесообразная деятельности индивида, имеющая результатом своего осуществления материальный и/или нематериальный продукт, при атрибутивном условии совпадения ее мотива с ее же целью. При этом отождествление «творческого труда» и «неотчужденного труда» оказывается, в конечном счете, неправомерным, поскольку генеральным смыслом здесь является именно интеориоризация мотива, в своей «позитивной» форме возможная и вне полноценного творческого процесса.

ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО БЫТИЯ

Э.М. Спирова

ТРУД КАК ФЕНОМЕН КУЛЬТУРЫ 6

Аннотация. Труд не является сам по себе безусловной гранью человеческого бытия. Он имеет этот статус только в том случае, когда можно говорить о сохранении человеческой природы, об уникальности человека как особого рода сущего. В протестантской эпохе не просто утверждается достоинство труда и подчёркивается низость праздности. Труд рассматривается как судьба, как призвание человека, как его предназначение. Признаётся богоугодность трудового призвания. В православии, как и в протестантизме, значительное место занимало уважение к труду. Оно благословляло стремление человека сделать этот мир более благоустроенным, соотнесённым и с мирскими потребностями человека. Вместе с тем православие настаивало на великодушии, укреплении достоинства человека. Труд - неизменный спутник человеческого бытия. Однако его роль в разных обществах оказывается особой, зависимой от аксиологического измерения конкретной культуры. Сама человеческая активность имеет много уровней, соответственно различен и характер труда, его сложность, его специфика. В любом случае жизнь без труда оказывается пустым, ни к чему не обязывающим существованием. Ключевые слова: труд, культура, протестантский этос, капитализм, успех, западная культура, ростовщичество, православие, русская культура, нестяжательство.

Labor as a cultural phenomenon

Review. Labor is not in itself an unconditional side of human life. It has this status only in that case when it is possible to tell about preservation of human nature, about uniqueness of the person as special type of real. In a Protestant era the advantage of labor is not just approved and meanness of idleness is emphasized. Labor is considered as destiny, as calling of the person, as his mission. The godly of labor calling admits. In Orthodoxy, as well as in Protestantism, the important place was taken by respect for labor. It blessed the aspiration of the person to make this world more well-planned, correlated with temporal needs of the person. At the same time Orthodoxy insisted on generosity, strengthening of dignity of the person. Labor is an invariable satellite of human life. However its role in different societies appears concrete culture, special, dependent on axiolog-ical measurement. Human activity has many levels, also the nature of work, its complexity, its specifics is respectively various. Anyway life without effort appears empty, noncommittal existence.

Keywords: labor, culture, Protestant, capitalism, success, western culture, usury, Orthodoxy, Russian culture, not money-making.

Протестантский этос

Путь к успеху в сознании предпринимателей прошлого ассоциировался с порядком ценностей, в соответствие с которым индивид должен был привести своё реальное, собственное поведение. После работ М. Вебера в философской и экономической литературе стало общим местом ссылаться на проте-

6 Исследование выполнено при поддержке РГНФ (проект № 14-03-00350а «Культура как кризис - неудача или возможность?»).

стантский этос как на неукоснительное условие капитализма, его закономерного появления на исторической сцене. Почему именно в Европе в конкретный период её истории сформировался капитализм? Оттого, что появилась частная собственность? Ничуть не бывало: она существовала и прежде. Сложился, наконец, рынок? Да это вообще древнейшее достояние человечества. Может быть, более широкое распространение банков, чем в современной России? Нет, нечто подобное существовало в Вавилоне, Элладе, Китае и Риме. Изучая многочисленные хозяйственные источники, М. Вебер пришёл к выводу, что капитализм мог возникнуть в древности - в Китае, Индии, Вавилоне, Египте, в средиземноморских государствах далёкого прошлого, средних веков и Нового времени. Однако этого не случилось.

Фактически для рождения капитализма недоставало только одного компонента - особой психологической настроенности людей к специфическим этическим правилам. Они-то как раз и родились вместе с протестантизмом. Нравственные предпочтения людей той поры, их жизненные установки и получили название «протестантский этос». У людей появились святыни, которые определяли их повседневное поведение. М. Вебер так и ставил вопрос: какое сцепление обстоятельств привело к тому, что именно на Западе, и только здесь, возникли такие явления культуры, которые развивались - в направлении, получившем универсальное значение?

Мир хозяйства традиционно считался лишённым поэзии, мёртвым, косным, ограничивающим высокие движения души. Гений противостоял ремесленнику, поэт - торговцу. Капитализм потому и достиг всемирного успеха, что привнёс поэзию в область самого хозяйства. Тот образ мысли, который впоследствии нашёл выражение во многих политических и хозяйственных программах и встретил сочувствие народа, в древности и в средние века презирался как недостойное проявление грязной скаредности. Как отмечал М. Вебер, подобное отношение и в начале XX в. было свойственно всем тем социальным группам, которые были наименее связаны со специфическим капиталистическим хозяйством того времени или наименее приспособились к нему.

Этот мощный пафос серьёзной пуританской (аскетической) обращённости к миру, это отношение к мирской деятельности как к долгу был бы немыслим в средние века. Теперь в наши дни нам понятен огромный духовный подвиг протестантизма, который разрушил древние заветы. Проникая в глубины библейской мудрости, толкователи новой религии произнесли нечто, нашедшее отклик в сердцах людей. Бог вовсе не назначает тебе жизненную судьбу. Напротив, он ждёт от тебя подвижничества, упорства. Всевышний определяет только своё земное предназначение - труд. Птица удачи в твоих руках. Преобразуй землю. Хочешь богатства - обрети его. Оплошал, Бог, разумеется, простит, но вовсе не оценит как благое деяние. Протестантизм открыл новую эру в истории Европы, а, возможно, и всего мира. Он благословил жизненное процветание на основе земной жизни.

Протестантский этос зафиксировал огромные изменения в психике человека. В религиозных доктринах родилась новая концепция свободы. Люди не хотели больше повиноваться. Впервые в европейской истории стремление быть свободным стало восприниматься как благо для человека. Свобода оценивалась как святыня. Само собой понятно, что без идеи самостоятельного автономного индивида капитализм вряд ли возник бы.

Протестантская этика позволила людям осознать ценность всякого накопления, которое служит подножием любому бизнесу. Она воспитала трудолюбие, которое, конечно, проявлялось и в других культурах. Однако именно в Европе трудовая этика соединилась с аскетизмом. Подвижничество является средством воплощения тех заветных идеалов христианства, к которым должны стремиться все верующие люди. Подвижничество есть не что иное, как выражение самого существа Христова учения. Обычно с именем аскета связывают понятие о монахе-отшельнике, который живёт строгой нравственной жизнью, а аскетизм понимается как упражнение в умерщвлении плоти. Но это вульгарно-стилизованное представление о данном феномене.

В русской культуре аскетизм утвердился задолго до протестантского этоса. Он явился средством христианского освящения, для которого необходимо всякое внутреннее усилие, забота, попечение. Он был призван дать человеку возможность услышать голос совести и прояснить Божий образ. Утверждая аскетическое начало в нравственности, христианский философ прошлого века Владимир Соловьёв писал: «Нравственные требования подчинения плоти духу встречаются с обратным фактическим стремлением плоти подчинить себе дух, вследствие чего аскетический принцип двоится: требуется, во-первых, оградить духовную жизнь от захватов плотского начала и, во-вторых, покорить область плоти, сделать животную жизнь лишь потенцией или материей духа. Самосохранение духа есть прежде всего

сохранение его самообладания. Это есть главное во всякой истинной аскезе, поэтому преобладание духа над плотью необходимо для нравственного достоинства человека» . Среди ценностных ориентиров православия - нестяжательство. Исполнение обета нестяжательности ведёт монаха к достижению полного бескорыстия, благодаря которому человек бесстрастно смотрит на земные блага. Богатство открывает широкий путь ко всем чувственным удовольствиям. Поэтому монах в полном смысле слова должен быть свободным от всего, что располагало бы его дух к каким-либо корыстолюбивым мечтаниям. Священное Писание свидетельствует: «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6, 21). Понятия «спасение» и «духовная жизнь» оказываются предельно значимыми для православного человека. Аскетические начала вытекают из самой сущности православия.

Экономическое соперничество между предпринимателями в России не было столь жёстким и беспощадным, как в протестантизме. Православие прочно укоренено в идеалах добра, милосердия, человеческой душевности. Среднестатистический англичанин, чьи, казалось бы недавние, предки казнили голодных детей за украденные булки, вряд ли мог понять, почему сердобольные русские крестьяне подчевали чем Бог послал по арестантским трактам закоренелых преступников. Каторжникам несли еду, а за убийц молились. Не понять европейцу, отчего на Руси издревле почитались юродивые.

Протестантский этос создал целые поколения бережливых, добродетельных, предприимчивых людей. Однако причём тут честное слово русских купцов? Ведь протестантизм и православие - разные ветви христианства. Может быть, следует поискать иные истоки праведности русских предпринимателей? Но ведь капитализм, согласно Веберу, базируется на протестантском этосе. Современные дискуссии, связанные с мировым финансовым кризисом наглядно показали, что капитализм может появиться в странах, где ничего не знали о протестантском этосе. В качестве примера можно провести Китай. Однако означает ли это, что новые формы хозяйствования могут сложиться и без моральных установлений? Нет, не означает, поскольку стимулом продвижения к капитализму в Китае послужило конфуцианство, основанное на сходных принципах человеческого общежития.

В православии, как и в протестантизме, значительное место занимало уважение к труду. Оно благословляло стремление человека сделать этот мир более благоустроенным, соотнесённым и с мирскими потребностями человека. Вместе с тем православие настаивало на великодушии, укреплении достоинства человека. Стремление к своим материальным правам в ущерб другим считалось всё-таки постыдным. Об этих первоосновах православия обстоятельно писал В. С. Соловьёв. «Бескорыстие, - утверждал он, - есть свобода духа от привязанности к особого рода материальным благам, именно к имущественным. Ясно, значит, что это есть особое выражение того же чувства человеческого достоинства; соответственно чему и противоположные этой добродетели пороки: скупость и корыстолюбие - сознаются как постыдные» .

Добродетельно-щедрым человеком считается в православии тот, кто из справедливости или человеколюбия делится своим имуществом с другими. Но при этом такой человек может быть даже до скупости привязан к тому имуществу, которое он раздаёт. В таком случае его нельзя, строго говоря, назвать бескорыстным. Можно только сказать, что в нём альтруистическая добродетель щедрости побеждает порок корыстолюбия.

Православие несовместимо со многими традициями современного буржуазного мира. Возьмём, к примеру, такую деталь капиталистической повседневности, как брачный договор. В современной России он постепенно становится привычным. Однако многие православные люди не могут по своей душевной устроенности принять такое жизненное установление. Допустимо ли в момент венчания само помышление о том, что брак этот распадётся, что клятва перед Богом о совместном жизни будет нарушена, что нажитое имущество станет предметом раздела? Недопустимо, потому что оно противоречит самому зароку, крестному целованию.

Теперь правомерно задаться вопросом, который, разумеется, не ставился М. Вебером. Какая же ветвь христианского самосознания оказалась более успешной для развития капитализма? Отчего огромные усилия политиков и массы людей, направленные на развитие капитализма в России не принесли ожидаемых результатов? Не проиграло ли православие историческое соревнование между ним и протестантизмом в действенном продвижении к типу современной цивилизации? Почему в нашей стране, несмотря на духовные традиции, капитализм оказался неокультуренным, а, напротив, диким, грабительским, беспощадным? Каким образом нерушимое купеческое слово заместилось нагловатым, жадным прищуром вороватых дельцов?

В условиях нынешнего кризиса наиболее прозорливые эксперты пишут о насущной потребности цивилизовать капитализм, вернуть ему утраченное ценностное измерение. И в этом контексте честное купеческое слово оказывается не забавной и эксцентричной приметой купеческого быта, достойном остаться в истории музейной реликвией. Бессознательно, чисто интуитивно оно становится всё более и более актуально востребованы.

Величие и нищета протестантского этоса

Труд - целесообразная деятельность человека при помощи орудий, направленная на изменение и приспособление предметов природы для своих потребностей.

Если сопоставить эти ценностные ориентации с отношением к труду в протестантской этике, то между ними можно увидеть существенное различие. В протестантской эпохе не просто утверждается достоинство труда и подчёркивается низость праздности. Труд рассматривается как судьба, как призвание человека, как его предназначение. Признаётся богоугодность трудового призвания. Высшее существо, как выясняется, вовсе не против деловой сметки, не против богатства. Более того, как учил М. Лютер, если человек получает прибыль небольшую при том, что имел возможность увеличить доход, то это означает, что он совершил грех перед Богом.

Протестантская этика освятила труд. Более того, она открыла в нём неисчерпаемую поэзию. Мир хозяйства традиционно считался мёртвым, косным. Предполагалось; что сфера экономики с её заботами о насущном ограничивает и стирает вдохновение души. В предшествующей культуре гений выглядел противостоянием ремесленника, поэт - торговца, рыцарь - ростовщика. В эпоху Реформации возвышенность духа укоренилась в области самого хозяйства. Всякий труд, сопряжённый с преобразованием жизни, признавался поэтичным.

Одновременно была осуждена праздность. В ряде стран приняли законы против бродяг. Хозяйственная профессия оценивалась как ответ на призыв Бога. Следовательно, готовность перестраивать, украшать жизнь воспринималась как моральный долг. Этим же диктовалось желание совершенствовать своё мастерство, свой хозяйственный навык. Однако понимание труда как ценности ещё не выражало целиком внутренний мир человека эпохи Реформации.

Труд был соотнесён с аскетизмом, с высокой целью земного существования. Иначе говоря, вовсе не предполагалось, что полученная прибыль должна немедленно обслужить гедонистические потребности человека. Напротив, смысл труда усматривался в том, чтобы произвести некое накопление, преодолев искушение всяческих удовольствий.

Если католицизм считал заботу о нищих святым и добрым поступком, то протестантизм счел это предрассудком и отверг его. Милосердие понималось как готовность помочь обездоленному освоить профессию и позволить ему продуктивно работать.

Одной из высших добродетелей считалась бережливость. Но речь шла вовсе не о накоплении, как таковом. Полученную прибыль человек новой эпохи пускал в расход. Приращение не оседало мёртвым грузом. Напротив, оно требовало от агента хозяйственной жизни ещё большего напряжения. Важно было выйти за пределы повседневного наличного опыта и отыскать сферу малоизвестного, область риска. Эпоха Реформации открыла запредельность там, где она менее всего предполагалась, - в экономическом укладе, в мире хозяйства. Прибыль, следовательно, всегда больше того, что она приносит владельцу. Приращение богатства есть выход за пределы насущного, нужного, потребляемого, это чистый прирост бытия. Она символизирует прыжок в неизвестность. Это стихия творчества.

«Прежние системы хозяйства были построены на потреблении того, что производилось, на некоем балансе вложения и отдачи. Подход к хозяйству был утилитарный, рабовладелец получал от рабов, а феодал - от своих крестьян и вассалов всё, что ему нужно было для роскошной жизни. Капитализм стал производить для расширения самого производства. Баланс уступил место авансу: капитализм - это искусство вложения средств, гениальная растрата. Раньше практические люди были заняты в основном извлечением средств себе на пользу и удовольствие, а капитализм стал их влагать, разбрасывать, тратить, как в бурной любовной игре» . Не случайно, по мнению некоторых исследователей, ускоренное развитие капитализма в Европе совпало с эпохой романтизма. Романтизм, стало быть, вовсе не против капитализма, не против духа чистогана.

У капитализма и романтизма общая метафизическая установка: устремлённость в бесконечность. По мнению М. Эпштейна, все античные, «наивные» формы хозяйствования, с их установкой на конечный, потребляемый продукт, были отброшены капитализмом, так же как романтизм устранил все наивные формы классицизма в поэзии с их установкой на наглядный, воплощённый, созерцаемый идеал. Идеал оказался отброшенным в будущее, в прошлое, в невозможное, в никуда. Поэзии стала томлением по недосягаемому идеалу и насмешкой, иронией над всеми конечными формами его воплощения.

Таким образом, протестантская этика не просто опоэтизировала труд. Она придала ему новое, неведомое измерение, позволяющее переосмыслить человеческую природу, обрести новые грани безмерного бытия. Можно сказать, в эпоху Реформации стал вырабатываться человек - носитель другого характера, нежели в предшествующие эпохи. Он видел своё предназначение в свободе, в дерзновении.

Здесь пролегает глубинное отличие собственно предпринимательского труда от труда машинного, который идеализировался в более поздней философии. Пролетарий или разнорабочий тоже относится к труду как к благу. Однако это занятие выглядит поэтически окрашенным только в сочинениях идеологов марксизма. На самом деле рутинный механический труд не открывает в человеке ни особого достоинства, ни величия, ни творческих граней.

Предпринимательство же провоцирует в человеке новые, малоизвестные стороны его натуры. Деловой расчёт немыслим без напряжения риска, конкретная выгода - без страха перед банкротством. Понимание труда как божественного призвания - это приглашение к иному существованию, к бесконечной игре возможностей. Человек отыскивает в наличном мире не себя самого, а иного, некий собственный идеал, именно то, кем он может стать, если доверится зову трансцендентального. В человеке просыпается множество Я, которые он стремится воплотить в дерзновенном замысле.

Когда М. Вебер поставил вопрос: какое сцепление обстоятельств привело к тому, что именно на Западе, и только здесь, возникли определённые явления культуры, которые приобрели затем универсальное значение, он имел в виду прежде всего новые ценностные ориентации. Капиталистические авантюристы существовали во всём мире. Однако именно в Европе эпохи Реформации сложился новый комплекс жизненных ориентации. Экономический рационализм, по мнению М. Вебера, зависит и от предрасположенности людей к определённым видам практически-рационального жизненного поведения.

Протестантская этика регламентировала образ жизни человека едва ли не во всём. Её предписания касались не только производственной, но и социальной практики. Она требовала качества труда и дисциплины. Эта этика осуждала также пьянство и разврат, призывала крепить семью, приобщать детей к труду и обучать религиозной вере, умению читать и понимать Библию. Вебер писал о протестантском этосе, но он его не идеализировал. Не стоит, видимо, отождествлять взгляды немецкого философа и принципы протестантизма. Вебер писал, что Реформация положила начало становлению капитализма. Таким образом, капитализм можно считать продуктом Реформации. В результате возник буржуазный предприниматель, который не преступал границ формальной корректности, считался нравственно безупречным, а то, как подобный предприниматель распоряжался своим богатством, не вызывало порицания; он мог и даже обязан был соблюдать свои деловые интересы.

Но Вебер не идеализировал капитализм, его истоки и судьбу. Он показал, во-первых, что протестантские заповеди не безупречны. Согласно этому кодексу нравов, человек, который мог обмануть партнёра ради прибыли, но не сделал этого, не вполне адекватен. Ради труда, ради преображения и благоустройства земли можно и обмануть, лишь бы не угасла предпринимательская жилка. Вебер также отмечал, что по мере становления капитализма, произошло отречение от христианских ценностей. Именно поэтому стремление к наживе утратило религиозно-этическую оценку. Жажда денег, богатства на высшей стадии развития капитализма приобрела характер безудержной страсти, подчас близкой к спортивной. Не случайно Вебер предумышленно вывел за скобки своей протестантской теории происхождения капитализма ростовщиков, военных поставщиков, откупщиков должностей и налогов, крупных торговых предпринимателей и финансовых магнатов.

К концу прошлого века методы спекуляции были доведены до изощрённости и совершенства. Даже процесс выплаты долгов был возведён в некую нравственную норму, чуть ли не инициированную Богом. Вероятно, через это представление складывалась сакрализация капитализма и демократии, поскольку сам Бог на их стороне. Именно такое толкование получила работа «Протестантская этика и дух капитализма» спустя чуть не век после её появления. Ростовщичество стало поэтизироваться. Банки, оказавшиеся кровеносной системой экономики, превратились в учреждения, заслуживающие боготворения.

Однако христианская доктрина всегда презирала ростовщиков. Осуждалось само взимание процентов за предоставляемый кредит.

У Пушкина Альбер в «Скупом рыцаре» считает, что, беря деньги взаймы, можно просто дать рыцарское слово, но не заклад: «.. .его червонцы будут пахнуть ядом». А брать проценты всё равно что торговать смертельным зельем. Речь, разумеется, идёт не о том, чтобы проценты были небольшими, справедливыми. Давать деньги ради прибыли - это христианский грех. Ведь тот, кто обратился с просьбой, испытывает временную нужду. А кредитор пользуется временными затруднениями, спекулирует на человеческих страданиях. Скупой рыцарь у Пушкина равнодушен к слезам вдовы, которая стоит под дождём и воет, прося об отсрочке. Он принимает дуплон, который, судя по всему, получен от разбойника. Вина ростовщика с нравственных позиций нередко была предметом обсуждения. Лишить кредитора имущества, а иногда и жизни казалось справедливым.

Не только христианство осуждало кредиторов. Буддисты полагали, что человек, живущий на чужие доходы с займа, никогда не достигнет нирваны. Мусульмане также презрительно относились к ростовщикам, которые часто рисковали своей жизнью и подвергались опасности. Иудейская Тора запрещает своим единоверцам ссужать под проценты. Более того, финансисты никогда не имели высокого социального статуса. Ни во времена христианства, ни в период капитализма их никто не принимал за достойных граждан в отличие от бюргеров, торговцев и капиталистов. Все были убеждены в том, что ростовщики получают деньги ни за что, они поэтому безнравственны. На них лежит ответственность за инфляцию, причём не только в сфере денег. Вот почему они жили на грани закона. Конечно, писатели отразили и столь редкие факты, когда финансист оказывается востребованным. Он купался в лучах славы и власти. Но надолго ли?

Когда надобность в них исчезала, ростовщики снова опускались в социальные низы. В 1893 г. Эмиль Золя написал свой роман «Деньги», в котором он рассказал о методах работы финансовых рынков, заодно описал и атмосферу всеобщего морального осуждения со стороны общества по отношению к банкирам. Главный герой романа - банкир-учредитель мсье Саккар, специализирующийся на спекуляциях акциями якобы быстро развивающихся компаний, в данном случае ближневосточных. Благодаря лёгкости, с которой он делает деньги, он становится звездой финансового мира. В его уста Золя вкладывает следующие слова: «Стоит ли отдавать тридцать лет жизни, чтобы заработать какой-то жалкий миллион, когда его можно положить в карман за один час, посредством простой биржевой операции. Самое худшее в этой горячке то, что перестаёшь ценить законную прибыль, а в конце концов даже теряешь точное представление о деньгах».

Саккар неизбежно терпит крушение, но вскоре он начинает всё снова. Люди, подобные банкиру, описанному Золя, были зачастую очень богатыми, но с ними мало кто желал общаться, о них мало знали. Они были спекулянтами, маргиналами, ничего не производившими, но они всегда находились в движении. Наши современные банкиры-инвесторы - те, кого мы почитаем столпами общества и оплотами капитализма, являются преемниками мсье Саккара.

Мировой кризис разразился именно в результате неоправданного расширения зоны ростовщичества. Характерно, что главам ведущих государств на сегодняшний день так и не удалось договориться об усилении контроля над спекулятивными инструментами. Ни институтов такого контроля, ни оценки самого ростовщичества, во многом повинного в кризисе, ни реальных шагов в обуздании аппетитов финансистов. Теперь, видимо, важно обсудить вопрос о будущем морали. Точнее, в специальной экономической и этической литературе обозначилось две тенденции. Одни авторы полагают, что спасение капитализма в том, чтобы вернуться к протестантскому этому. Они пишут о подвиге Лютера, который сумел воскресить основы христианской морали. Сейчас такая работа, по их мнению, предстоит и нынешним ревнителям нравственности. Спасение от мирового кризиса многие усматривают в том, чтобы очистить мировую экономику от интриг ростовщичества, возродить достоинство труда, честности, доверия, без которых мировое сообщество не выползет из кризиса. Но, может быть, важен поиск иных нравственных ориентиров? Не исключено, что протестантский этос исчерпал себя за четыре с половиной столетия. Как и почему может возникнуть новый нравственный кодекс? Должен ли он быть отражением новой мировой практики?

В книге профессора Принстонского университета Джефри Стаута «Демократия и традиция» содержится огромный материал, связанный не только с политической мыслью, но, в частности, и с моралью. Читать интересно, но вот что вызывает чувство протеста. Автор отмечает очевидную истину:

представления о нравственности различны. Но рождение новых нравственных представлений он связывает только с конвенциональным подходом. Различия, мол, существуют. Нигилист отбрасывает идею о том, что нравственная истина возможна. Скептик оставляет мысль о том, что мы оправдываемся верой в какие бы то ни было нравственные истины. Радикальный релятивист отбрасывает идею о том, что мы можем оправданно применять моральные суждения к людям, поступкам и практикам за пределами нашей собственной культуры. Как быть? Дж. Стаут уповает на возможности межкультурного морального суждения. Кто бы спорил? В конечном счёте, автор игнорирует не только этику, но и огромный нравственный опыт человечества. Этика, оказывается, ни чем иным, как определённым соглашением между либералами и консерваторами, представителями разных культур. Но мы видели, во что превращается спор между прогрессистами и ретроградами хотя бы в нашем обществе.

Речь идёт о моральном релятивизме. Если каждая историческая, социальная сила имеет свои резоны, свои нравственные императивы, то как, к примеру, можно осуждать агрессивный аморализм новых хозяев российской жизни. Видимо, современной этической мысли не хватает конструктивности. Надо подвергнуть разоблачению этический релятивизм. Человечество буквально выстрадало нравственные нормы ценой страданий, опыта революций, этической рефлексии. Они незыблемы и универсальны. Поиск оснований этих моральных установлений - актуальная задача. Иначе будет царствовать морализаторство и лицемерие.

Но сохраняет ли себя протестантский этос в качестве духовного фундамента капитализма? В каждой культуре, которая прошла полный цикл развития, существует срез соответствующий протестантскому этосу, но по ходу истории этот срез жизни общества в разной степени был востребован. В ряде случаев, в частности в России, он был просто уничтожен или подавлен. И по делу: он противоречил высшей ценности российского государства - административной вертикали, которая во все времена подавляла даже слабые попытки, связанные с возникновением самостоятельных субъектов социокультурной практики.

Универсален ли протестантский этос? Ведь во многих культурах отвергается ценность труда, дисциплинированности, аскезы. Могла ли вертикаль власти уничтожить хозяйственный этос? Здесь, вероятно, дело не во власти, а в том, что социальная практика вызвала к жизни иные ценностные ориентации. Они-то и были востребованы многими людьми. Сегодня трудно убедить большинство в том, что без труда не вытащишь и рыбку из труда. Мысли об аскезе, которая поневоле связана с кризисом, раздражают людей. Они с упоением верят в то, что вот-вот всё наладится, кризис уйдёт так же внезапно, как обрушился. Нравственный урок, который вытекает из катастрофы, не извлечён, не усвоен... Кого же винить в моральной деградации общества?

Власть убеждена, что преступность наших дней выросла как на дрожжах не столько из наличного денежного оборота, сколько в результате малограмотной борьбы с ним. Мы ещё не до конца осознали тот масштаб, который характеризует влияние криминала на все стороны жизни современной России. Каковы сегодня отношения между государством и уголовным миром? Власть и криминал не всегда антиподы. Эксперты нередко называют их политическими соперниками. Ведь они реализуют собственное право на насилие, иногда прибегая к союзу уголовщины и государства, порой вступая в яростную борьбу. Как только власть начинает осуществлять своё стремление к монополии, криминал поднимает голову, становится агрессивным.

Вспомним, как в 90-х гг. XX в. началась криминализация в обществе, потому что ввели усиленный контроль за наличными расчётами. Ведь введение наличных расчётов оказалось радикальным, неожиданным для нашей страны. Поэтому стала складываться и организованная преступность. А сегодня? Снабжение экономики наличными средствами оказалось целой индустрией. Её обороты можно сравнить с выгодами от продажи нефти и газа. Эта сфера даёт миллиардные доходы криминальному миру. Он может вообще сосредоточить свои усилия именно здесь, и больше ему ничего не потребуется. Государство позволило криминалу получить могучий источник обогащения. А теперь без этой сферы преступного сообщества в экономике может наступить коллапс. Вот она социальная логика. Наивно думать, будто государство противостоит криминалу по определению. Точки такого противостояния и союза различны и многообразны. Сращивание государственных структур и власти - сюжет бродячий. Но как может нравственное сознание примириться с тем, что вокруг всё преступно, кругом все друг друга «крышуют»? Говорить о добродетели в этих условиях, всё равно, что премудрому пескарю задавать благородные вопросы щуке.

Тема социальной справедливости становится всё более актуальной. Но власть не всегда бывает плохой. К примеру, в VI в. н. э. граждане Афин тоже оказались в зоне кризиса. Многое из того времени похоже на то, что мы переживаем сегодня. В Афинах увеличивалась пропасть между бедными и богатыми, экономическая нестабильность грозила революцией. И что важно: греки также пребывали в состоянии глубинной депрессии. Находясь в состоянии полной безнадёжности, они позвали Солона, дав ему почти не урезанные полномочия. Что сделал Солон? Прежде всего, он первым же законом отменил долги. Таким образом, земля снова оказалась в руках крестьян. Граждане были освобождены от рабства. «Стряхивание бремени» (сложилось такое словосочетание) предполагало уничтожение долговых обязательств. Так Солон восстановил общественный баланс в обществе, возвёл в значимую норму справедливость. Затем он разработал кодекс справедливых законов и заложил основы демократической конституции. Результаты не замедлили сказаться. Выросло благосостояние общества. Стали процветать философия, театр, скульптура и архитектура.

Вот что пишет по этому поводу знаменитый канадский учёный и писатель Джон Ролстон Сол в книге «Ублюдки Вольтера. Диктатура разума на Западе»: «Наше современное отношение к задолженности подтверждает, что мы перешли на новую ступень. Теперь социальная этика подчиняется эффективному функционированию системы. На этой стадии социальный контракт подчинён финансовому контракту. Этика настолько исказилась, что она стала использоваться в качестве мерила эффективности функционирования систем и для негативной нравственной оценки должников. В результате мы разучились пользоваться весами здравого смысла в оценке бедности и страданий, которые возникают из-за долгов, с одной стороны, и сравнительно слабыми негативными последствиями неплатежей на финансовую систему - с другой» .

Нынешний российский капитализм держится на основах, которые не сулят ни ему, ни всему обществу ничего хорошего. Нынешний капитализм и аморален, и не производителен. Его лидеры не скрывают: им по душе только такой бизнес, когда они ничем не рискуют, не связаны никакими обязательствами, никакими законами и приличиями. Им стоило бы понимать, что никакой дом на таких основах не устоит. Современный кризис продолжает свою разрушительную работу. Он вместе с тем обнаруживает серьёзные психологические проблемы, без решения которых невозможно оздоровление мировой экономики.

В ХХ в. осмысление труда как грани человеческого бытия продолжается как в рамках неомарксистской философии, так и в экзистенциализме и постмодернизме. Концепция неомарксистов в трактовке труда сводилась к тому, что недопустимо рассматривать труд только как возможность обладания результатами труда, присвоением себе этих результатов. Так, Э. Фромм отмечает, что в «Экономическо-фило-софских рукописях» 1844 г. К. Маркс пишет: «Частная собственность сделала нас глупыми и односторонними, что какой-нибудь предмет является нашим лишь тогда, когда мы им обладаем, т. е. когда он существует для нас как капитал или когда мы им непосредственно владеем, едим его, пьём, носим на своём теле, живём в нём и т. д., - одним словом, когда мы его потребляем. Поэтому на место всех физических и духовных сил стало простое отчуждение этих чувств - чувство обладания» .

Э. Фромм подчёркивает: представление о том, что труд служит лишь средством существования, способом добывания личного достояния, отвергается К. Марксом. Мы сегодня часто задаёмся вопросом: что такое быть человеком? По Марксу, труд обогащает человеческое бытие, раскрывает его горизонты. Сам по себе он не является универсальным благом. Напротив, отчуждение труда может привести к обесцениванию человеческого бытия. «Чем ничтожнее твоё бытие, чем меньше ты проявляешь свою жизнь, - писал Маркс, - тем больше твоё имущество, тем больше твоя отчуждённая жизнь. Всю ту долю жизни и человечности, которую отнимает у тебя политэконом, он возмещает тебе в виде денег и богатства.» .

Так, в социальной философии возникает тема борьбы между трудом и капиталом. Последователь Маркса Эрих Фромм оценивает это противостояние как противоборство между людьми и капиталом, бытием и обладанием [см.: 8]. Он в своих сочинениях показывает, что труд как грань человеческого бытия и работа, призванная обеспечить жизнь человека, отличаются друг от друга. С этих позиций Фромм критикует рыночный социальный характер. Носитель этой психологической типажности относится к собственному «Я» как к товару, имеющему не потребительскую, а прежде всего меновую стоимость. Предлагая себя на профессиональном и общественном рынке, он рассчитывает не на свои дарования или специальную подготовку.

Фромм обращает внимание на тот факт, что уже в XVI в. в европейской культуре труд начинается трактоваться как в земном, так и в трансцендентном смысле. Праздность, как учил М. Лютер, - не только уклонение от жизненных задач, но и тяжёлый грех перед Богом. Характерно, что трансцендентный смысл проступает в эту эпоху в земной жизни. Возвышенность духа проникает в сферу хозяйственной практики. Труд поэтизируется. Он оценивается уже не только как добывание пропитания и обустройство жизни. Труд провозглашается выражением предназначения человека, духовным общением с Богом. Протестанты утверждают, что человеческая природа вообще немыслима без труда. Человек гибнет, если рушатся основы трудовой деятельности. Но самое главное - обрывается связь с трансценденци-ей, со сферой божественного, которая благословляет человека на преобразование жизни.

В структуре рыночного характера, не знающего прочных эмоциональных связей, запрограммированы ненадёжность и расточительность. Они распространяются и на мир человеческих отношений - с друзьями, возлюблёнными, родственниками, - и на мир вещей. Цель рыночного характера - безотказное функционирование в заданных условиях - понуждает его откликаться на мир с поверхностной рассудочностью и наивным прагматизмом. Разум как способность к постижению подменяется в нём инструментальной смекалкой. Неслучайно мы имеем дело сегодня с идолослужением машине.

Стало быть, труд не является сам по себе безусловной гранью человеческого бытия. Он имеет этот статус только в том случае, когда можно говорить о сохранении человеческой природы, об уникальности человека как особого рода сущего. Эту сторону проблемы подчеркивали в XIX в. масоны. Они отмечали святость всякого труда, личного и общественного, подчёркивали значимость аксессуаров вольных каменщиков - молотка, лопаточки, чертёжной доски. Если лишить человека возможности трудиться, преобразится и сущность человека. Освобождение от труда как утомительной обязанности в технократических утопиях предполагает и расставание с человеком, каким он нам известен. Кибернавт не обладает человеческой природой и способы его бытия уже совершенно другие.

В минувшем столетии Карл Ясперс обратил внимание на всеобщую девальвацию труда. Эта деградация, показывал он, равнозначна утрате воли к деятельности. Но самобытие человека возможно лишь в напряжении труда. Однако современный человек мечтает о благосостоянии, которое даётся не раскрытием самобытия, а случайной удачей, лотерейным шансом. Массы отстаивают своё право на изобилие, но не задумываются над тем, что дорога к манне небесной требует напряжения. Распадение труда связано и с преображением функциональной производственной деятельности. В современных условиях индивид распадается на функции. Отдельный человек скорее выражает сознание нечеловеческого, а социального бытия. Разумеется, можно отказаться от концепции, согласно которой труд может считаться мерилом и способом философского постижения общества. Предстоит критически осмыслить тезис о том, что человеческую сущность можно свести к труду. «Когда человеку предоставляется возможность принять к исполнению ту или иную работу, проблема бытия человека и бытия в труде оказывается решающей строго говоря начинается лишь с "опредмечивания", а именно с "создания предметного мира" и что наоборот никакое вложение труда не может освободить живое существо от необходимости всё равно начать трудиться снова» .

Итак, труд является такой же гранью человеческого бытия, как любовь, господство, игра, смерть. Без них человеческое бытие невозможно. Труд - неизменный спутник человеческого бытия. Однако его роль в разных обществах оказывается особой, зависимой от аксиологического измерения конкретной культуры. В европейской истории труд прославляли, поэтизировали, но в той же степени и принижали, отрицая его значимость для человеческого существования.

Однако далеко не все европейские мыслители были озабочены этими темами. Труд же нередко рассматривался как фрагмент более общих рассуждений внутри неотложной проблемы, чаще всего экономической. Сама человеческая активность имеет много уровней, соответственно различен и характер труда, его сложность, его специфика. В любом случае жизнь без труда оказывается пустым, ни к чему не обязывающим существованием. Труд рождает цели, а цель в свою очередь обязывает к активным занятиям.

Список литературы

1. БодрийярЖ., Ясперс К. Призрак толпы. М.: Алгоритм, 2014. 304 с.

2. Гуревич П. С. Труд как одна из граней человеческого бытия // Философия и культура. 2014. № 7 (79). С.939-942.

3. Гуревич П.С., Спирова Э.М. Грани человеческого бытия. М.: ИФ РАН, 2016. 173 с.

4. Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М.: Госполитиздат, 1956. 689 с.

5. Сол Р. Ублюдки Вольтера. Диктатура разума на Западе. М.: АСТ: Астрель, 2007. 895 с.

6. Соловьёв В. С. Соч.: в 2 т. М.: Мысль, 1988. Т. 1. 892 с.

7. Стаут Дж. Демократия и традиция. М.: Территория будущего, Прогресс-Традиция, 2009. 464 с.

8. Фромм Э. Иметь или быть? М.: АСТ: Астрель, 2012. 315 с.

Введение

Социальная сфера занимает одно из центральных мест в системной организации общества и отличается исключительной сложностью и многообразием различных видов составляющих ее социальных общностей и отношений между ними. Центральным элементом данной сферы является понятие социальной дифференциации, отражающее деление общества на определенные социальные группы.

Социальная дифференциация - деление социального целого или его части на взаимосвязанные элементы, появляющиеся в результате эволюции, перехода от простого к сложному. Дифференциация, прежде всего, включает в себя разделение труда, появление различных профессий, статусов, ролей, групп и т.д.

Сущность разделения труда заключается в профессиональной интеграции. Индивиды начинают контактировать, обмениваться опытом и таким образом создают единое целое, в следствии все увеличивающейся специализации труда.

Понятие труда и его сущность. Труд как социальный феномен

Труд - это целесообразная деятельность людей, направленная на создание материальных и культурных ценностей. Труд есть основа и непременное условие жизнедеятельности людей. Воздействуя на окружающую природную среду, изменяя и приспосабливая ее к своим потребностям, люди не только обеспечивают свое существование, но и создают условия для развития и прогресса общества.

Процесс труда - явление сложное и многоаспектное. Основными формами его проявления выступают затраты человеческой энергии, взаимодействие работника со средствами производства (предметами и средствами труда) и производственное взаимодействие работников друг с другом как по горизонтали (отношение соучастия в едином трудовом процессе), так и по вертикали (отношение между руководителем и подчиненным). Роль труда в развитии человека и общества проявляется в том, что в процессе труда создаются не только материальные и духовные ценности, предназначенные для удовлетворения потребностей людей, но и развиваются сами работники, которые приобретают навыки, раскрывают свои способности, пополняют и обогащают знания. Творческий характер труда находит свое выражение в появлении новых идей, прогрессивных технологиях, более совершенных и высокопроизводительных орудиях труда, новых видах продукции, материалах, энергии, которые, в свою очередь, ведут к развитию потребностей.

Таким образом, в процессе трудовой деятельности не только производятся товары, оказываются услуги, создаются культурные ценности и т.д., но появляются новые потребности с требованиями их последующего удовлетворения. Социологический аспект исследования заключается в рассмотрении труда как системы общественных отношений, в определении его влияния на общество.

Человек не существует изолированно, отдельно от других людей, а значит и труд является социальным феноменом или, иначе говоря, имеет общественный характер. Трудовой процесс развертывается во взаимосвязи людей между собой: в рамках определенных социальных групп, общества в целом. Люди, в процессе труда, вступают в определенные социальные отношения, взаимодействуя друг с другом. Под социальными взаимодействиями в сфере труда понимают форму социальных связей, реализуемую в обмене деятельностью и взаимном действии. Объективной основой взаимодействия людей является общность или расхождение их интересов, близких или отдаленных целей, взглядов. Это определяет его важную особенность: труд подразумевает как производство товаров и услуг, так и определенные социальные отношения между его субъектами.

Социальные отношения - это отношения между членами социальных общностей и данными общностями по поводу их общественного положения, образа и уклада жизни, и, в конечном счете, по поводу условий формирования и развития личности, социальных общностей. Они проявляются в положении отдельных групп работников в трудовом процессе, коммуникационных связях между ними, т.е. во взаимном обмене информацией для воздействия на поведение и результаты деятельности других, а также для оценки своего собственного положения, что влияет на формирование интересов и поведение этих групп.

Эти отношения неразрывно связаны с трудовыми отношениями и обусловлены ими изначально. Работники любой трудовой организации непосредственно являются участниками трудовых отношений, однако каждый работник по-своему проявляет себя во взаимоотношениях друг с другом, с руководителем, в отношении к труду, к порядку распределения работ и тд.

Следовательно, на основе трудовых отношений складываются отношения социально-психологического свойства, характеризующиеся определенным эмоциональным настроем, характером общения людей и взаимоотношений в трудовой организации, атмосферой в ней.

Таким образом, социально-трудовые отношения позволяют определить социальную значимость, роль, место, общественное положение индивида и группы. Они являются связующим звеном между рабочим и мастером, руководителем и группой подчиненных, определенными группами работников и отдельными их членами. Ни одна группа работников, ни один член трудовой организации не могут существовать вне таких отношений, вне взаимных обязанностей относительно друг друга, вне взаимодействий.